Надо сказать, что шалман действительно был местом весьма своеобразным.
Анищенко арендовал подвал у детской поликлиники, работники которой давно уже произносили слово «финансирование» с ненавистью, а потому были несказанно рады арендатору. Николай Григорьевич стремился дать своему заведению название как можно более броское и после тяжких раздумий назвал его «Туши свет». Но по требованию «общественности» вполне приличное, каким его задумывал Анищенко, кафе превратилось скоро в место сходок и тусовок и было переименовано в шалман «До кондиции».
Здесь ежедневно собирались сотрудники правоохранительных органов, сиживали водители «воронков», что можно, конечно, объяснить близостью «Крестов», наведывались мрачные бойцы ОМОНа, регулярно появлялись сотрудники патрульно-постовой службы. Но самое любопытное: здесь же можно было встретить и ярких представителей криминального мира, причем и те и другие запросто болтали друг с другом. Ничего странного: от любви до ненависти — один шаг. К разряду курьезных можно отнести случай, рассказанный мне как-то одной из посетительниц шалмана.
«Села раз за столик. Рядом мужичок плюхнулся. Ребята (омоновцы) познакомили, говорят, человек из-под стражи сбежал. Нормальный мужик, совсем не зверская физиономия, потрепались и разошлись. На следующий день в „Информ-ТѴ“ его портрет передали и сказали: бежал, смертельно ранив двух охранников…»
Ребятам, что здесь собираются, все равно, кого убивать, бандитов или митингующих на улицах. Если завтра им скажут перестрелять своих сегодняшних собутыльников, они это сделают без всяких угрызений совести. Они вовсе не плохие парни, но лучше держаться от них подальше.
Оперов они не любят, хотя бывают исключения, такие, например, как двое неких загадочных омоновцев.
Я поддержал Тенякова:
— А что, пора, пожалуй, понятых звать. В лучшем случае, я думаю, прикроют власти шалман. А вы как считаете, господин Анищенко?
Николай Григорьевич изменился в лице.
— Погодите! Еще информация есть. Диму Чернова знаете?
— Ну?
— Давеча здесь контролер от группировок был. За порядком в бандах следит. Так вот, Дима Чернов с хачиками чего-то не поделил. Скорее всего — рынок. Это ж его территория! Нацмены откуп сулили, тот их послал. Война может быть.
— А контролер чей?
— Ну, мужики!..
— Ясно. За кого он будет?
— Нейтралитет будет держать. В принципе Чернов прав, но кому ж охота с хачиками завязываться?
Финляндский вокзал — безобразное громадное строение. Под мрачным серым сводом неестественно ярко горит рекламный экран, звучат ненужные пожелания счастливого пути, суетятся люди. Часы демонстрируют разные взгляды на время. Идет бойкая торговля книгами и газетами. В углу уютно расположился грязный, оборванный бомж, немного не доползший до зала ожидания.
Неподалеку второй бомж рассуждал о необходимости существования ментов. Рядом стоял сержант и улыбался, глядя в потолок:
— Ты сиди, мужик, сиди. Только не падай. А то мне тебя уносить придется.
Бомж рвал на себе женское пальто и клятвенно заверял:
— Что ты, Ахмед, не упаду.
Сергей положил руку сержанту на плечо:
— Ахмед?
Ахмед дернулся в сторону, «наташка», или на официальном языке — резиновая дубинка, выпала из его руки и с гулким шумом упала под ноги.
— Да?
— Леха здесь?
— А ты кто?
— Кореш его. Он ко мне вчера обещал зайти и не зашел.
— A-а. Он у ларьков. Жрать-то надо.
Леха действительно стоял у ларьков при выходе на кассы «Экспресс» и с энтузиазмом дикаря-людоеда обгладывал доставшуюся по блату в «гриле» куриную кость.
Теняков распечатал «Винстон».
— Уверен, это мент.
— Ты о чем?
— Сашу замочил. Точно, мент. Сто процентов. Ох, достану я его, обязательно достану.
— Спокойно, Серж, спокойно. На тебя влияет газета «Калейдоскоп».
— Сам посуди. Винтарь есть, глушака нет. И место выбрано хреновей некуда. Мент.
— Увидим. Может, ты и прав.
Мы остановились в двух шагах от Леши, явно оголодавшего донельзя. Не дай Господи стать патрульным! Бедняжка.
— Самое страшное, если Анищенко о Чернове не соврал. Знаешь, что тогда будет? И главное — обидно: доказательства отсутствуют, как деньги у советских патрульных.
— Ладно, забудь. Меня в данном случае вот этот субъект Федерации интересует.
— Алексей?
Парень узрел в нас представителей власти более могущественной, чем он, а потому улыбнулся довольно миролюбиво:
— Чего надо?
— Надо нам, чтобы ты, дружочек, не злил дяденек и сказал, где был вчера в течение дня.
Леша малость опешил. Физиономия изменила цвет с малинового на белый, а зрачки расширились и стали походить на глаза совы в зоопарке.
— Да вы че? Так сразу?
— Я так и думал, — кивнул Сергей. — Пройдемте, гражданин.
— Куда?
— На Литейный.
— Да вы что?! Я ж…
— Серж, — вмешался я. — Он на службе. Можно такое услышать из уст дорогого полковника…
— Мои проблемы.
— Хорошо. Но я в этом не участвую. Сонбаев просил помочь. Что-то у него там…
— О’кей. Гуд бай, браток.
— Адье. Черт, ну и холод! Пальцев совершенно не чувствую.
Посчитав, что мое присутствие более не требуется, я пошел к метро, стараясь не поскользнуться, а Теняков потащил Леху к троллейбусу.
Глава 2
Слово «тяжело» — из области эмоций.
Г. Б. Орлов, генеральный директор АО «ПЕКАР»
История, о которой я начал рассказывать, случилась в стародавние времена. Квартиры тогда отапливались по «сниженной системе», то есть температура в них не поднималась выше тринадцати градусов. Город в состоянии раннего маразма мечтал об организации Олимпийских игр, а горожане ломали на улицах конечности. Синоптики — дамы, претендующие на звание лучшей топ-модели года, — безбожно врали, улыбаясь голливудской улыбкой. Темнело в четыре вечера, а рассветало в десять утра.
Одним словом, дело было в минувшем декабре.
Представьте себе небольшую комнату в знаменитом учреждении на Литейном. Здесь три стола, несколько стульев, небольшой допотопный сейф в углу. Одно окно. Правда, большое. На улице темно. В комнате тоже. Лишь над столом горит лампа.
Из всего вышесказанного можно заключить, что сейчас раннее утро, а перед вашим взором — одно из помещений, занимаемых вторым отделом Управления Уголовного розыска ГУВД.
В комнате нас трое.
В темном углу комнаты в потертом кожаном кресле пристроился передохнуть я, Никита Чернышев.
Второй обитатель кабинета — Павел Непринцев. Это молодой человек лет двадцати пяти. На нем новенькие синие джинсы, моднейший джемпер, галстук и ковбойские сапоги за двести двадцать тысяч. Лицо у него овальное, нос прямой, губы тонкие, искривленные извечной, едва заметной ухмылкой. Волосы темные. Глаза ярко-зеленые и блестят как у кота. В руках обычно газета «Скандалы».
В отдел Непринцев перешел из РУОПа (случай уникальный). В УУРе Паша прижился настолько прочно, что запросто хамил любому начальству, причем без всяких последствий. Работать Паша не любил, но раскрываемости добивался почти стопроцентной. Все проводимые им оперативно-розыскные мероприятия сводились к вороху бесполезных бумаг. Жил Непринцев на Авиационной в однокомнатной квартире «сталинского» дома.
Кроме этих очевидных фактов, больше о нем нельзя было сказать ничего.
Третьим обитателем был оперуполномоченный Уголовного розыска Сергей Тимофеевич Теняков — самый крутой человек в ГУВД. Он прошел Афган, но в отличие от большинства на нем это сказалось лишь положительно. Не урод, элегантен, в меру накачан, не глуп, отличается умением беседовать с людьми, в общем — супермен. На него оглядываются на улицах. Его уважает руководство. Поэтому я не люблю Сергея. Кроме уважения, он у меня вызывает другое чувство — раздражение. Паша как-то сказал, что это оттого, что летом Сергей ходит в футболке с надписью «New England» и номером 32. Возможно, он и прав.
За день до беседы с Анищенко и визита на Финляндский вокзал супермен Теняков явился в отдел жизнерадостный, словно мой знакомый негр в день седьмого ноября.
— Здравствуйте, господа учащиеся, как жись?!
Я зевнул, а Паша лениво сказал:
— During last three days i have no food, no sleep and neither sexual contacts.
— He понял.
— Три дня не жрамши, не спамши, не е…мшись.
— Хреново выглядите. Чекист должен быть… Тебе смокинг не идет.
Знаю. Потому и надел. Мне все давно известно.
— Ладно, господа учащиеся… Сюрприз. Заходи.
Сюрприз мало кому приносит удачу. К нему следует относиться настороженно, как к обещанию повысить зарплату.
Сегодня страшного ничего не намечалось.